форум поклонников The Doors & Jim Morrison Дорзмания Soft Parade

в начале этого мной была написана пьеса, одним из героев и автором монологов которой является Джим - надеюсь найдутся люди, коим этот текст будет небезынтересен.

Итак:

«ЭЛАЙДЖА»

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Мейерсон – сотрудник министерства

Виктор – представитель рабочей интеллигенции, сожитель Мейерсона

Святая Piby – книга жизни

Ольга – девушка Мейерсона

Джим – бог рок-н-ролла

Джеймс Дуглас Моррисон – поэт

Памела Сьюзен – девушка Джима

Дионис

Сатир

Глава Синедриона Поэзии

ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ.

Сцена первая «Таинство чтения»

Небольших размеров мансарда. Позднее утро. Мейерсон апатично нажимает на кнопку магнитофона, стоящего рядом с кроватью. Звучит песня «Jerusalem – here I am..»

МЕЙЕРСОН. Шалом - доброе утро!
ВИКТОР. Тебе туда же!

Мейерсон, раскачиваясь в такт музыке, ходит по комнате, ставит на плиту кофе, достаёт из шкафчика опасную бритву.

МЕЙЕРСОН. Нехорошо тело своё править. Не буду бриться.

Выходит с кружкой на неостекленный балкон, оглядывает двор.

МЕЙЕРСОН. Здесь стоит оставить немного места для других жильцов дома, а вон там будет начинаться забор. Ага! Вот здесь будет моё стадо. Коровы – выпишу из Франции, хотя нет! Лучше пусть козы. Они в нашем климате привычней. Кстати! А почему раз пастух, то обязательно должен со скотом возиться?! Почему бы не завести стадо … хммм,… потом придумаю, хватит – пора и за дело.
ВИКТОР (излишне наигранно). Пошла уже третья неделя, с тех пор, как Илья Борисович Мейерсон – переводчик высокого класса, заслуженный работник мининистерства иностранных дел Земли Обетованной, впервые взял в руки английский вариант «Святой Piby». С тех пор в нём остыли все прежние желания, и стала руководить лишь жажда читать и читать дальше, пытаясь понять всё то, что ещё в далёком детстве не смогла рассказать, как теперь выясняется недописанная, Тора.

Мейерсон делает ещё пару глотков из кружки и с наслаждением вытягивает руки вперёд.
Усаживается за стол, обтирает кожаную обложку книги рукавом... ещё кофе… нерешительность во всём теле... отыскивает нужную закладку между жёлтых страничек.

ВИКТОР (пафосным тоном). Наконец Илья преодолевает себя и, поправив очки, начинает работать. За плечами уже лежат пять дней сотворения Мира, сегодня черёд появления в Эдеме Адама и Евы, отсюда всё волнение!
МЕЙЕРСОН. Слушай, Вить, если не прекратишь свои шутки, Таинства чтения не получится! Помнишь прошлую субботу.
ВИКТОР. Не отвлекайся! Я тоже часть Таинства вместе со своими шутками, как ты их называешь – и не менее важная, чем ты или…
МЕЙЕРСОН. Или?
ВИКТОР (шёпотом). Началось…

Прежде тёмная комната наполняется мягким васильковым светом. Начинается Таинство чтения.

СВЯТАЯ Piby. Сначала был Бог. И сказал Он. И все, что было создано - стало создано.
МЕЙЕРСОН. Это мы уже слышали, кажется.
СВЯТАЯ Piby. На шестой день Бог создал мужчину, дабы возвеличить его, и все было передано ему, дабы владел он и пользовался. И женщина была создана Богом из мужчины, для славы мужчины, службы ему и взращивания семени его.

Виктор достаёт из кармана рубашки кедровый футляр с варганом. Начинает еле-слышно наигрывать что-то сибирско-шаманское.

СВЯТАЯ Piby. И на седьмой день отдыхал Бог, и мужчина должен был делать также.
МЕЙЕРСОН. Теперь, когда мужчина увидел женщину, которая была сделана из него и для славы его, он возлюбил её, взял в жены, и дала она жизнь детям его, и стали они отцом и матерью всех людей.
ВИКТОР (отвлекаясь от музыки, заканчивает Таинство). И назвал Бог мужчину Адамом, а женщину Евой. И имели они смешанный цвет лица.

Свет медленно гаснет. Илья закрывает книгу. Вытирает пот со лба платком, другой рукой в это время достаёт из ящика письменного стола армейскую фляжку и две металлические стопки.

ВИКТОР. Слишком быстро сегодня закончили. Ну, ничего – вечером за вторую главу возьмёмся.
МЕЙЕРСОН. Ты, Витенька, слишком нетерпелив – Таинство длится ровно столько, сколько оно должно длиться.
ВИКТОР. Ладно, помазанный пастух, разливай.

Мейерсон разливает коньяк. Не чокаясь, выпивают. Виктор подходит к плите и начинает готовить яичницу.

МЕЙЕРСОН. Завтракать будешь?
ВИКТОР. Ну, нормальные люди имеют такую привычку.
МЕЙЕРСОН. Бетеавон!
ВИКТОР. Тода раба, Илюш! Слушай, а чего ты вчера пол ночи возился?
МЕЙЕРСОН. Да я не мог уснуть. Всё думал – что же мне делать сегодня? Возникали варианты: «Пропасть! Уйти ото всех на несколько суток! Полная блокада сознания!», «Или просто напиться!», «Наркотики? Нет!», «Храм Божий! Принять что-нибудь и пойти в церковь? Бред!», «Я просто в очередной раз замкну всё на себе! Как красные командиры – огонь на себя! Тоже не выход!». И тут Джа послал мне знак, и в голове всё стало ясно как Божий день! Точно – подумал я – завтра Божий день! Ты слышишь, Витенька – сегодня Божий день! Как я сразу не догадался, что это было очередное испытание, а не кара Господня! Но перед тем, как понять всё это, у меня в мыслях проскочила фраза «Как давно я не дарил ей цветов…»
ВИКТОР. Ммм… эээээто! Ты про Ольгу чтоль? Тебе на цветы занять?
МЕЙЕРСОН. Мне только лепестки понадобятся.
Мейерсон встаёт и торопливо одевается в прихожей.

МЕЙЕРСОН. Я ведь сегодня ещё обещал к Мишке в институт на конференцию приехать – он со своим докладом по современной кибернетике выступать будет перед коллегами. Так что я поздно буду.
ВИКТОР. Да хоть под утро и в помаде. Мне то какая разница?!
МЕЙЕРСОН (надевая пальто). Дверь закрой!

Виктор нехотя провожает Илью.

Сцена вторая «Пантеон поэзии»

Мейерсон сидит в середине полуразрушенного помещения. Напротив, облокотившись на колонну, стоит и курит Дионис.

ДИОНИС (затягиваясь). Всё двойственно – жаловаться на то, что плохого в твоей жизни больше чем хорошего это всё равно, что сетовать на многочисленность женского населения.
МЕЙЕРСОН. Да я и не жалуюсь, просто накопилось много всего, а выразить не могу, да чтоб ещё и на бумаге, да чтоб ещё и красиво, да чтоб ещё и не упустить ничего за всей мишурой…
ДИОНИС. Да я и сам с самого семьдесят первого года уже ничего серьёзного… ээх! Это всё пьянка чёртова.
МЕЙЕРСОН. Почему это «чёртова»?
ДИОНИС. Ну, сам посуди – ты можешь осознавать и чувствовать процесс этот хитрый всеми своими чувствами. Держишь стакан в руке, слышишь, как горлышко о край задевает? Слышишь! Видишь, что стакан немытый? Видишь Илюш! Запах вина ощущаешь, наконец, вкус уже этот чувствуешь? Чувствуешь! А всей этой пятёркой тебя сатана наградил! Потому как от Отца нашего только шестое чувство даётся, да и то редко.… Не всем оно даётся! Ты понимаешь меня?!

Наклоняется и исподлобья заглядывает в глаза Мейерсону.

ДИОНИС. Так оно и называется - «Чувство Бога»! Во время застолья оно точно на тебя не снизойдёт. Его можно познать лишь в Раю – там ты не сможешь видеть, твои уши будут бесполезны, другие чувства тоже пропадут – останется только оно…
МЕЙЕРСОН. По твоему все здоровые люди исчадия ада. А калеки это Господни посланцы? Хотя на Руси то так и было.… Всё равно странно.
ДИОНИС. Видишь ли, чёрт, сатана, люцифер или как ты его ещё там называешь, он совсем не страшный. Напротив – он прекрасен! Он совсем не тот, что в кино показывают. И к тому же он добр и щедр.… А вот Бог – да! Он страшен – он карает! Он может сделать твою жизнь невыносимой!
МЕЙЕРСОН. Но почему тогда?..
ДИОНИС. Он может простить...
МЕЙЕРСОН. Ладно, давай тему сменим, а то совсем паршиво на душе после таких разговоров. Последнюю веру в себя теряешь.
ДИОНИС. А она ещё осталась у тебя?

Мейерсон неожиданно взбирается на возвышение в центре комнаты и начинает декламировать.

МЕЙЕРСОН.
В руинах пантеон поэзии твоей,
Разрушен прозы склеп, часовня драмы сожжена,
Но живы Дионис и брат его Орфей,
Расстроенная лира им пока верна.

И подперев плечом ростральные колонны,
Они стоят и курят в гулкой тишине,
Орфей молчит – уста его холодны,
А Дионис черкает что-то на стене.

Над ними символы падений и побед,
А под ногами всюду пепел рукописный,
Орфей на части мелко рвёт в театр билет,
А Дионис ворчит, что темнота вокруг нависла.

Из соседнего помещения выходит поэт Моррисон.

МОРРИСОН (смеётся). Попробуй ЛСД Илья! Результат гарантированный! Тебе пора всё бросить и уйти жить на пляж! Вдруг ночью Луна повернётся к тебе лицом, и ты познаешь дух поэзии?
Кладёт марку в правую руку Мейерсона.

ДИОНИС. Ого, кто к нам пожаловал!
МОРРИСОН (кланяется). Не рады?
МЕЙЕРСОН. Отчего же? Только я теперь ещё больше запутался.
МОРРИСОН. Рано или поздно всё встанет на свои места…

Мейерсон спрыгивает с камня.

МЕЙЕРСОН. Мне нужно бежать. Опоздаю ведь.
ДИОНИС (даёт Мейерсону какой-то свёрток). Вот тебе занятие на вечер – кино хорошее поглядишь. Только звук громче сделай. Может, и разберёшься в своей жизни. Только компанию найди подходящую. Ну, ты меня понимаешь какую компанию.
МЕЙЕРСОН. Спасибо. Только вот …
ДИОНИС. Никаких мне «только вот»!
МОРРИСОН. Послушай, Илья, а вы с Виктором ещё «таинства» проводите?
МЕЙЕРСОН. Разумеется!
МОРРИСОН. Я, возможно, загляну вечерком.
МЕЙЕРСОН. Ради Джа! Приходи конечно!

Мейерсон скрывается в дверном проёме. Дионис и Моррисон провожают его взглядами.

МОРРИСОН. Куда это он так?
ДИОНИС. Да хрен его знает – но я чувствую, что ничего хорошего из этого не выйдет. Ох уж мне эти советские учёные… Им бы всё разоблачать да правду выискивать.
МОРРИСОН. К чёрту их – доставай стаканы – я дринка принёс.
ДИОНИС. Я пить не буду.… Сегодня.
МОРРИСОН. Как это так? Впрочем – дело твоё. Ваше здоровье!

Делает несколько глотков «Джек Дэниэлс»

Сцена третья «Мягкий дождь»

Мейерсон задумчиво идёт по пустынной вечерней улице. Останавливается у входа в аптеку. Пересчитывает мелочь на ладони.

МЕЙЕРСОН. На яд не хватит. Хотя в этой аптеке больше не продадут. Никогда не забуду приятное тепло в руке… Крохотный пузырёк с полупрозрачной жидкостью.

Неожиданно сзади подходит Ольга и дёргает Мейерсона за рукав плаща. Монеты со звоном рассыпаются по асфальту.

ОЛЬГА (дважды целует Мейерсона в щёку). Илюш, что ты здесь делаешь? Ты же к Мишке на конференцию собирался?
МЕЙЕРСОН (глупо улыбаясь). Тебя жду видимо. Я подумал, что два поцелуя любимой девушки мне зачтутся на Небесах больше, чем посещение антибожественной конференции.
ОЛЬГА (смеётся). Ну, в таком случае пойдём ко мне, а то я уже замерзать начинаю.

Ольга берёт Мейерсона под руку.

МЕЙЕРСОН. Вот скажи Оль – искусство и религия не исключают друг друга?
ОЛЬГА. Не думаю. Ведь есть же иконы, храмы, да и писатели многие были глубоко-верующими …
МЕЙЕРСОН. Я сегодня снова ездил к Дионису. Мы с ним поговорили. Потом зашёл ещё один наш приятель. Понимаешь, я не могу понять кто же я больше Илья или Элайджа, Мейерсон или Моррисон?
ОЛЬГА (тяжело вздыхая). Игра слов… Элайджа Моррисон… Священный поэт…
МЕЙЕРСОН. Я всего лишь пастух, у которого нет стада! И от безделья я начинаю спутывать строчки слов в стихи.
ОЛЬГА. Почитай мне. Я так люблю, когда ты читаешь. Что-нибудь.… Ну, ты же знаешь, какие я стихи люблю!
МЕЙЕРСОН (роется в кармане пальто). Хорошо.… Вот – сегодня утром написал пока на развалины ехал.

Не останавливаясь, нараспев читает с листка.

МЕЙЕРСОН.

У меня же есть, куда стремиться,
У меня же есть к кому вернуться,
Прислониться к стенке радиолы,
И на утро снова не проснуться.

Перебить барьер четвёртой строчки,
Вновь бежать по грифельным страницам,
Полюбить высокие бокалы,
И на утро снова не присниться.

Брось пальто в углу – давно их не воруем
И пройди за мной как мягкий дождь на кухню
Этот вечер уголовно-наказуем
А тем более, когда свеча потухнет.

Ближе к концу стихотворения начинает играть песня «When The Music's Over». Мейерсон и Ольга подпевают голосу Джима.

ОЛЬГА (напевая). Like a gentle rain…
МЕЙЕРСОН (высоким голосом). Scream of the butterfly…

Мейерсон и Ольга некоторое время идут молча. Музыка постепенно стихает.

ОЛЬГА. А когда кричат бабочки? Как ты думаешь?
МЕЙЕРСОН. Когда у маленьких детей, которые были рядом совсем недавно, кончаются лепестки роз в плетёных корзинках.
ОЛЬГА. Какие ещё дети? Какие корзинки? О чём ты?
МЕЙЕРСОН. Ну, пока лепестки летят рядом всё хорошо. Но как только корзинка показала дно – всё рушится. Кому-то хватает недели, есть скряги, растягивающие отпущенное счастье на год-два-десять. Лично мне по душе пополнять корзинки иногда…

Илья незаметно достаёт из кармана горсть лепестков роз, затем разжимает кулак за спиной. Лепестки рассыпаются по тротуару и летят по ветру.

ОЛЬГА (не замечая этой манипуляции). Я не совсем тебя поняла… Ты про свадьбу?
МЕЙЕРСОН (открывает дверь). Нет… просто запомни всё это… это важно.

Достаточно просторная квартира. На большой кровати посреди комнаты сидит Мейерсон. На экране телевизора идёт фильм Оливера Стоуна «The Doors».

МЕЙЕРСОН. Что важнее для меня? Я до сих пор не могу этого понять…
ПАМЕЛА СЬЮЗЕН (голос с экрана). Для тебя важней правда, чем красота! Смерть тебя возбуждает,…привлекает…
МЕЙЕРСОН. Смерть то тут, каким боком?
ДЖИМ (голос с экрана). Жизнь причиняет боль, а смерть её прекращает.
ОЛЬГА (выходит из кухни). С кем это ты здесь разговариваешь?
МЕЙЕРСОН. Да так… мысли вслух…
ОЛЬГА. Ты меня пугаешь порой, Илюша.
ДЖИМ (голос с экрана). Как у Хаксли после кислоты?
ОЛЬГА. Сделай телевизор тише. Чего он так орёт?!
МЕЙЕРСОН. Нет – так надо.
ДЖИМ (голос с экрана). Я чувствую, что будет классно!

Ольга походит к экрану и убавляет звук. На некоторое время фильм идёт без звука. Мейерсон энергично встаёт и прибавляет звук обратно.

ОЛЬГА. Лучше бы в квартире убрался – песок под ногами хрустит уже.
ДЖИМ (голос с экрана). Вся история мира в этих чешуйках.… Все люди, все действия…
МЕЙЕРСОН (тихонько посмеиваясь). Кажется, я начинаю понимать, о чём говорил Дионис!
ОЛЬГА. Кто такой Дионис? Ты опять пьёшь? Я знаю – это Виктор твой! Нашёл себе собутыльника!
МЕЙЕРСОН. Оленька, прекрати! Дионис это мой друг.
ОЛЬГА. Друзья у тебя! Фрики сплошные – сам скоро таким станешь.
МЕЙЕРСОН (смеётся теперь уже в полный голос). Да я и есть фрик самый настоящий.
ОЛЬГА. Я устала. Почему ты не можешь быть нормальным человеком.
МЕЙЕРСОН. Я могу – я не хочу…
ДЖИМ (голос с экрана). Я соврал – я боюсь…
ОЛЬГА. Я не думаю, что имеет смысл продолжать наши отношения! Я не могу жить с тобой в одной квартире.… Никогда не думала, что скажу это, но я устала от тебя. Мы с тобой не можем достичь понимания…
МЕЙЕРСОН. Девочка моя, я скажу больше – мы не можем даже услышать друг друга!
ДЖИМ (голос с экрана). А что если так: «Девочка моя – мы вообще с тобой ничего не можем»?
МЕЙЕРСОН (глядя на экран). Да – так действительно лучше.

Мейерсон неторопливо встаёт с дивана и кладёт в рот марку ЛСД, подаренную Моррисоном.

ОЛЬГА. Илья! Почему ты не можешь поговорить как взрослый человек?! Я ненавижу тебя! Что ты опять там глотаешь? Опять транки? Сколько можно!
МЕЙЕРСОН. Достаточно на сегодня положительных эмоций! Я домой поехал! А с транками я уже давно завязал кстати.

Мейерсон вскакивает с дивана, покачнувшись, одевается и уходит.

ОЛЬГА (глядя на часы). Уже поздно! На метро не успеешь!
МЕЙЕРСОН. Действительно поздно.… Не беспокойся – ложись спать. Лайла тов шемеш!
ОЛЬГА (вздыхая). И тебе спокойной ночи…
ПАМЕЛА СЬЮЗЕН (голос с экрана). Куда ты Джим? Потанцуй со мной!

КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ.

Сцена четвёртая «Стих или молитва?»

Небольших размеров мансарда. Далеко за полночь. Мейерсон апатично нажимает на кнопку дверного звонка. Звучит продолжительная трель. Виктор открывает и Мейерсон входит внутрь помещения, где не без удивления видит сидящего на подоконнике поэта Моррисона.

МОРРИСОН. Мы уже думали без тебя начинать.
МЕЙЕРСОН. Ты хочешь участвовать? Может не стоит так рисковать? Для первого раза? А? Да и книга! Кто знает, как она воспримет прикосновения чужого человека.
МОРРИСОН. Прикосновения? Ты совсем забыл о том, что тебе так настойчиво твердил Дионис!
МЕЙЕРСОН. Ах, да! Чувства… Осязание … Оно в пятёрке…
МОРРИСОН. К тому же я к ней и не прикоснусь.
МЕЙЕРСОН. Как это?
ВИКТОР. У Джеймса своя святая книга.
МЕЙЕРСОН. Кто её автор?
МОРРИСОН (улыбаясь). Я сам.
МЕЙЕРСОН. Так просто?
МОРРИСОН. Так просто.
ВИКТОР. Ну, что, джентльмены, начнём!
МЕЙЕРСОН (нерешительно). Пожалуй…

Все трое остаются на своих местах. Мейерсон открывает Святую Piby, Моррисон листает страницы, выбирая подходящие стихи, Виктор с закрытыми глазами плавно водит руками по воздуху. Комната вновь наполняется нежно-васильковым цветом. Начинается таинство чтения.

МЕЙЕРСОН. И настало время, Бог вошел в тело неизвестного мертвого и мертвый стал живым, и ходил Он по земле. И жил Он среди людей и творил множество чудес, дабы сила Царствия Небесного была доказана. И перенес Он гонения и лишения, как пример того, что министры евангелия должны перенести, чтобы установить Царство Божие среди людей.
МОРРИСОН.

Пламя-дерево
Ваше величество, мы встречались в Эдеме

Трудные времена
мы претерпели

шорох в ночной листве
снайпер целился в наше окно

котенок, мяукающий на пронизывающем
сильном ветру
Я должен пойти посмотреть.

ВИКТОР. И настало время, Бог дал ему имя Элайджа и призвал он имя Господа Бога, несмотря на то, что сам был Богом. Теперь, когда Богу пришло время возвратиться, высший ангел приказал небесной колеснице встретить его. И когда колесница появилась перед Элайджа, он взошел и вернулся на трон свой на небесах, где правил он сначала, и будет до конца, Королём королей и Богом богов.
МОРРИСОН.
Сначала я закричал
и снова стал живым ребенком
Потом ничего вплоть до
пяти лет

а потом лето и ипподром
я искал девушку в
барах
Нью-Мексико
и нашел тюрьму

Проститутка выглянула из своей
камеры и увидела
«Пошел бог на...» нацарапанное
на прокаженной стене.

МЕЙЕРСОН. Он Господь праведности и любви, трудолюбивый Бог, храбрый, всемогущий, вездесущий, владыка симпатии и правосудия, дающий силу и спасение, Он Бог и только Он, Он закон и Святой Дух и Атли должны построить их церковь. И будем мы пытаться угодить Ему и служить Ему, поскольку Он - наш Бог. И уверуем мы от чистого сердца и от всей души, ибо нет никого настолько хорошего, как Бог, наш Бог. Когда Господь Бог Эфиопии - с нами в сражении за то, к чему мы призваны, покажите мне противника, способного сравниться с нами? Поистине говорю я Вам, нет такого.
МОРРИСОН.

Насколько это близко к заключительному монтажу?

Я падаю. Приятная чернота.
Странный мир, что ждет и наблюдает.
Древний страх небытия.

Если это не важно, зачем говорить об этом.
Всё сказанное означает то, что хотели сказать,
противоположное тому и всё, что угодно,
Я жив. Я умираю.

МЕЙЕРСОН (неожиданно закрыв книгу). Это и есть заключительный монтаж нашей жизни друзья.

Все понимают, что таинство закончено. На лицах недоумение и некоторая неудовлетворённость.

ВИКТОР. Почему ты прекратил чтение?
МОРРИСОН. Он поступил абсолютно верно и, что самое главное, своевременно. Всё что нам нужно было прочесть, мы прочли сегодня.
МЕЙЕРСОН (одобрительно кивает). Именно.

Виктор уходит курить на балкон.

МОРРИСОН. Вот ты и готов Элайджа!
МЕЙЕРСОН. К чему готов? И с каких пор ты стал звать меня Элайджа?
МОРРИСОН. Я же сказал – сейчас самое время.
МЕЙЕРСОН. Я не понимаю о чём ты?
МОРРИСОН. Пора! Сатир проведёт тебя!
МЕЙЕРСОН. Кто проведёт? Куда?

Мейерсон оглядывается и видит у входной двери Сатира, манящего его движением правой руки.

МОРРИСОН. Теперь ты готов стать поэтом Элайджа! Не говори ни слова! Просто следуй за Сатиром!

Мейерсон, следуя за Сатиром, преодолевает значительное расстояние по городу. Сатир, не переставая, смеётся, корчит рожи, делает огромные прыжки, иногда даже умудряется играть на свирели. Передвигаются они в основном вдоль речных каналов. Рядом с одним из них Мейерсон замечает надпись «Каналы Венис». Звучит «Полёт валькирии» Вагнера.

Сцена пятая «Святой Синедрион Поэзии»

Большой, превосходно оформленный зал освещён тысячами свечей. Друг напротив друга на высоких скамьях рассажены приглашённые на церемонию поэты. Все они молоды и прекрасны. В центре зала в воздухе парит мужчина, резко выделяющийся среди всех остальных своей старостью. Мейерсон понимает, что это и есть Глава Святого Синедриона Поэзии. Рядом с ним еле заметна фигура Диониса. Звучит Jefferson airplane, композиция «white rabbit».

ДИОНИС. Вот видишь, как всё на самом то деле! А ты говорил, что пантеон поэзии в руинах лежит!
МЕЙЕРСОН. Я ошибался, Дионис. Впрочем, насчёт твоего социального статуса тоже.
ДИОНИС. Он то уж точно не имеет здесь никакого значения.
МЕЙЕРСОН. Это что-то вроде инициации да?
ДИОНИС. Можно и так сказать. Ты готов?
МЕЙЕРСОН. Конечно, то есть – смотря к чему?
ДИОНИС. Мы должны услышать твои стихи и увидеть твою искренность.
МЕЙЕРСОН. Вы их не увидите и не услышите.

Со всех сторон слышатся неодобрительные возгласы. В зале воцаряется шум и хаос. Глава Синедриона делает хлопок ладонями. Всё стихает.

ДИОНИС. Продолжай, Элайджа!
МЕЙЕРСОН. Я повторюсь. Вы их не увидите и не услышите. Вы поймёте их благодаря «чувству Бога»!

Все присутствующие склоняются перед Элайджа в уважительном поклоне. Глава Священного Синедриона Поэзии опускает на его правое плечо большое гусиное перо. Элайджа еле слышно произносит слова клятвы и скрепляет их молитвой.

ГЛАВА СИНЕДРИОНА ПОЭЗИИ (громогласно на весь зал). Не позволяйте самому маленькому или самому большому из детей оглохнуть к речам пастуха этого, поскольку через рот пастуха приходит слово Господа сторонникам Святого Закона! Я проводник по лабиринту! Приходи и увидишь меня в зеленом отеле, комната 32, я буду там после 9.30 пополудни. Я покажу тебе девушку гетто, я покажу тебе горящий колодец, я покажу тебе странных людей, одержимых, звероподобных в преддверии эволюции - Бойся Богов скрытых среди нас!